Сын очень скучал, интернатскую жизнь переносил плохо, а я пытался внушать ему: «Иначе нам не на что будет жить» — и опять куда-то летел зарабатывать. Хотя все равно деньги периодически заканчивались. Однажды Рома спросил: «Пап, а что мы завтра будем есть?» — и его слова меня будто за горло схватили.
— Та история основательно осложнила мне жизнь, но если бы сдержался, это был бы уже не я, и потому — никакого сослагательного наклонения.
В 1962 году «Мосфильм» начал снимать с итальянским режиссером, одним из отцов-основателей неореализма Джузеппе Де Сантисом, первую в нашей стране совместную картину. В Советском Союзе она получила название «Они шли на Восток».
На одну из главных ролей, солдата Баццоки, не могли найти актера: американская звезда Энтони Перкинс попросил неподъемную для обеих студий сумму в миллион долларов, а присланный вместо него из США Питер Фальк... оказался со стеклянным глазом, чего никак не мог принять режиссер, считавший роль автобиографической.
Съемки, проходившие в Полтаве, остановились, месяц простоя громадной группы уже обошелся в солидную сумму, и тут Де Сантис увидел мои фотографии. Посмотрел два фильма, где я играл свои первые, но при этом главные роли, и решил встретиться.
На «Мосфильме» знали: меня почти всегда можно отыскать в кафе «Националь» напротив Кремля — я просидел там несколько лет. Ассистент режиссера прямо из «Националя» перевел меня в гостиницу «Москва», где ждал Де Сантис. Через полчаса разговора участь моя была решена, и в тот же вечер я поехал в Полтаву.
На следующий день начались съемки. В степи стояла изнуряющая жара, целыми днями приходилось, обливаясь потом, мотаться в полном обмундировании и с приклеенной щетиной, изображавшей трехдневную небритость, от которой ужасно чесалась кожа. Снимали одного меня, поскольку оставались только сцены с Баццоки. Измаявшись перед камерой, обедать я приходил последним и выстаивал длинную очередь к котлам с едой, косясь на отдельный удобный вагон, в котором ели итальянцы. Туда никого из наших не пускали: мы хлебали из железных мисок, сидя под тентом за деревянными столами.
В тот раз, о котором пойдет речь, мне единственному, кто работал перед камерой (и кому потом за всю роль с превеликим трудом отстегнули шестьсот рублей, особенно «впечатляюще» смотревшихся на фоне ста тысяч долларов, которые предлагали Фальку), места на лавке не досталось. Держа в руках миску щей, растерянно озираюсь, и тут кто-то из группы, показав на торчавший из земли кол, где когда-то крепилась дощечка от скамейки, крикнул: «Лева, садись!» Все захохотали, а я еще повернулся к злополучному вагону и увидел, что итальянская команда тоже смеется и будто показывает в мою сторону пальцами. От ярости потемнело в глазах, я швырнул миску с баландой, и меня понесло в какую-то неуправляемую истерику: катался по земле и материл коммунистов, кагэбистов и всю советскую власть! Потом встал, отряхнулся и спокойно поднялся в вагончик. С тех пор обедал только с итальянцами, нас обслуживали красивые девочки в коротких юбочках. Конечно, мое «преступление» заключалось не в словах, а в дерзком присоединении к иностранцам — в том, что «перешел за флажки», совершил ПОСТУПОК.